Блог Василиска

В рубрике Культобзор я рассказываю о книгах которые прочел.

Каждый отзыв о книге сопровождает мой крайне субъективный рейтинг.

5 Шедевр. Книга произвела на меня огромное впечатление и возможно как-то изменила меня либо мое отношение к миру.

4 Оч хорошо. Сильная книга. Со временем ее можно перечитать еще раз.

3 Хорошо. Довольно неплохая книга, но второй раз перечитывать смысла нет.

2 Посредственно. Но сойдет чтобы убить время.

1 Литературный мусор.

Варлам Шаламов «Колымские рассказы». 1966г (рейтинг — 4)

Года четыре назад смотрел фильм Олега Дормана «Подстрочник». В нем Лилиана Лунгина размышляет о рассказе Солженицына «Один день Ивана Денисовича». По ее словам он был так хорошо встречен читателями, потомучто в беспросветной жизни урки был описан один хороший, радостный день. И тут же Лункина сравнивает Ивана Денисовича с рассказами Шаламова, описывающие лагерный быт с гораздо большей реалистичностью. Но их мало кто читает, потому что настоящая лагерная жизнь это совершенная безнадега, где человек теряет все свои человеческие качества. И эта мрачная беспросветность отталкивает читателя.

Лучше всего расскажут об этой книги несколько характерных цитат.

…при голоде, холоде и бессоннице никакая дружба не завязывается, и Дугаев, несмотря на молодость, понимал всю фальшивость поговорки о дружбе, проверяемой несчастьем и бедою. Для того чтобы дружба была дружбой, нужно, чтобы крепкое основание ее было заложено тогда, когда условия, быт еще не дошли до последней границы, за которой уже ничего человеческого нет в человеке, а есть только недоверие, злоба и ложь. Дугаев хорошо помнил северную поговорку, три арестантские заповеди: не верь, не бойся и не проси…

***

Дружба не зарождается ни в нужде, ни в беде. Те «трудные» условия жизни, которые, как говорят нам сказки художественной литературы, являются обязательным условием возникновения дружбы, просто недостаточно трудны. Если беда и нужда сплотили, родили дружбу людей – значит, это нужда не крайняя и беда не большая. Горе недостаточно остро и глубоко, если можно разделить его с друзьями. В настоящей нужде познается только своя собственная душевная и телесная крепость, определяются пределы своих возможностей, физической выносливости и моральной силы.

Мы все понимали, что выжить можно только случайно. И, странное дело, когда-то в молодости моей у меня была поговорка при всех неудачах и провалах: «Ну, с голоду не умрем». Я был уверен, всем телом уверен в этой фразе. И я в тридцать лет оказался в положении человека, умирающего с голоду по-настоящему, дерущегося из-за куска хлеба буквально, – и все это задолго до войны.

***

Мы, все четверо, были отлично подготовлены для путешествия в будущее – хоть в небесное, хоть в земное. Мы знали, что такое научно обоснованные нормы питания, что такое таблица замены продуктов, по которой выходило, что ведро воды заменяет по калорийности сто граммов масла. Мы научились смирению, мы разучились удивляться. У нас не было гордости, себялюбия, самолюбия, а ревность и страсть казались нам марсианскими понятиями, и притом пустяками. Гораздо важнее было наловчиться зимой на морозе застегивать штаны – взрослые мужчины плакали, не умея подчас это сделать. Мы понимали, что смерть нисколько не хуже, чем жизнь, и не боялись ни той, ни другой. Великое равнодушие владело нами. Мы знали, что в нашей воле прекратить эту жизнь хоть завтра, и иногда решались сделать это, и всякий раз мешали какие-нибудь мелочи, из которых состоит жизнь. То сегодня будут выдавать «ларек» – премиальный килограмм хлеба, – просто глупо было кончать самоубийством в такой день. То дневальный из соседнего барака обещал дать закурить вечером – отдать давнишний долг.

Мы поняли, что жизнь, даже самая плохая, состоит из смены радостей и горя, удач и неудач, и не надо бояться, что неудач больше, чем удач.

Мы были дисциплинированны, послушны начальникам. Мы понимали, что правда и ложь – родные сестры, что на свете тысячи правд…

Мы считали себя почти святыми, думая, что за лагерные годы мы искупили все свои грехи.

Мы научились понимать людей, предвидеть их поступки, разгадывать их.

Мы поняли – это было самое главное, – что наше знание людей ничего не дает нам в жизни полезного. Что толку в том, что я понимаю, чувствую, разгадываю, предвижу поступки другого человека? Ведь своего-то поведения по отношению к нему я изменить не могу, я не буду доносить на такого же заключенного, как я сам, чем бы он ни занимался. Я не буду добиваться должности бригадира, дающей возможность остаться в живых, ибо худшее в лагере – это навязывание своей (или чьей-то чужой) воли другому человеку, арестанту, как я. Я не буду искать полезных знакомств, давать взятки. И что толку в том, что я знаю, что Иванов – подлец, а Петров – шпион, а Заславский – лжесвидетель?

Невозможность пользоваться известными видами оружия делает нас слабыми по сравнению с некоторыми нашими соседями по лагерным нарам. Мы научились довольствоваться малым и радоваться малому.

***

Вдруг среди толпы попрошаек, вечной свиты блатарей, Андреев увидел знакомое лицо, знакомые черты лица, услышал знакомый голос. Сомнения не было – это был капитан Шнайдер, товарищ Андреева по Бутырской тюрьме.

Капитан Шнайдер был немецкий коммунист, коминтерновский деятель, прекрасно владевший русским языком, знаток Гете, образованный теоретик-марксист. В памяти Андреева остались беседы с ним, беседы «высокого давления» долгими тюремными ночами. Весельчак от природы, бывший капитан дальнего плавания поддерживал боевой дух тюремной камеры.

Андреев не верил своим глазам.

– Шнайдер!
– Да? Что тебе? – обернулся капитан. Взгляд его тусклых голубых глаз не узнавал Андреева.
– Шнайдер!
– Ну, что тебе? Тише! Сенечка проснется.

Но уже край одеяла приподнялся, и бледное, нездоровое лицо высунулось на свет.

– А, капитан, – томно зазвенел тенор Сенечки. – Заснуть не могу, тебя не было.
– Сейчас, сейчас, – засуетился Шнайдер.

Он влез на нары, отогнул одеяло, сел, засунул руку под одеяло и стал чесать пятки Сенечке.

Андреев медленно шел к своему месту. Жить ему не хотелось. И хотя это было небольшое и нестрашное событие по сравнению с тем, что он видел и что ему предстояло увидеть, он запомнил капитана Шнайдера навек.

***

Сколь много в этой фразе: «Я не буду добиваться должности бригадира, дающей возможность остаться в живых, ибо худшее в лагере – это навязывание своей (или чьей-то чужой) воли другому человеку, арестанту, как я.»

Франц Верфель «Сорок дней Муса-Дага», 1933 (рейтинг — 4)

По переписи 1844 года, на территории современной Турции проживало 10 000 000 человек, из которых 3 100 000 турок, 2 400 000 армян, 2 000 000 греков, 600 000 ассирийцев и других христиан и 400 000 арабов, черкесов и других мусульман. Таким образом, около 50% населения страны составляли Христиане,в том числе 24% армян (жившие в основном в Западной Армении и Киликии) и 20% греков.

Однако в 1915 году националистическое правительство партии младотурок начинают проводить политику пантюркизма. Первой и основной жертвой этой политики становятся армяне. Правительство объявляет вторую по численности нацию в империи вне закона. По всей стране проходят армянские погромы. Затем начинается планомерное уничтожение национального меньшинства при помощи депортации. Армян выгоняли из занимаемых ими городков, поселков, деревушек и гнали на огромные расстояния прочь не давая еды, не давай отдохнуть. Те немногие которые смогли перенести дорогу попадали в концентрационные лагеря где умирали от голода и болезней.

Уже в 1923 году христиане составляли всего 1% населения страны. Официальное руководство Турции до сих пор отрицает факты массовых этнических чисток.

Книга Франца Верфеля рассказывает об одном из немногочисленных фактов сопротивления армян собственному уничтожению. Жители семи деревень находящихся у подножия горы Муса-Даг, после оповещения их властями о предстоящей депортации, приняли решение уйти на гору и там обороняться. «Лучше умереть среди близких людей с оружием в руках, нежели в полном одиночестве в сточной канаве у пыльной дороги» — так говорили лидеры сопротивления.

Роман Верфеля раскрывает две интересные темы. Во-первых, это, конечно, сам геноцид. Франц раскрывает и его истоки и жуткие механизмы реализация. Во-вторых, книга ярко и сочно рассказывает о лидерстве и харизматичном влиянии отдельных людей на общину. Ведь это только в голливудских фильмах идея отверженных организовать оборону тут же преобразуется в цепь смелых мужчин стреляющих из винтовок и отважных женщин и детей подносящих им воду и снаряды.

В жизни же, жители деревень — это просто жители деревень. Они имеют мало общего с войском способным оказать серьезное сопротивление. К счастью для армян, среди них было несколько ярких харизматичных лидеров, которые смогли организовать жизнь гражданского города, где укрылись женщины, старики, дети, а также построить несколько линий обороны отобрав наиболее боеспособных мужчин. На протяжении всего повествования Верфель с дотошностью летописца описывает те или иные бытовые проблемы возникающие в лагере (борьба за лидерство, сопротивление богатеев требованию обобществления собственности, появление интриганов и вспышки бунта в народе, сложности с установлением дисциплины среди дружинников, падение духа и энтузиазма в народе пропорционально уменьшению рациона еды и т.п.).

После того как бывшие крестьяне и ремесленники более чем месяц оказывали сопротивление превосходящим им регулярным армейским частям их спас английский крейсер вывезя оставшихся в живых пять тысяч армян в нейтральные территории.

Мусадагцы основали город Анджар в горах Ливана. И до наших дней этот город, населённый практически только армянами, разделён на шесть кварталов, каждый из которых основан выходцами из одной из шести деревень Муса-Дага.

После выхода в 1933 году книга Франца Верфеля пользовалась большой популярностью, в результате чего она была переведена на 34 языка. После издания книги в США в 1934 году за первые две недели было продано 34000 экземпляров.

 

Патрик Смит «Говорит командир корабля. Вопросы, ответы и наблюдения опытного пилота», 2013 (рейтинг — 3)

Зачем нужно пристегиваться в самолете? Почему нужно выключать электронные приборы при взлете? На сколько сложно поднять самолет в воздух и посадить его? Почему рейс из Москвы в Нью-Йорк делает здоровенный крюк подлетая к Гренландии? Что такое закрылки, предкрылки, спойлеры, элероны и как они влияют на полет? Правда ли что самолеты сбрасывают синюю жидкость из самолетов во время полета? Откуда взялась традиция хлопать при посадке? На сколько тяжело стать пилотом и действительно ли это денежная профессия?

Эти и многие другие вопросы разбирает в своей книге Патрик Смит. C 1990 он работает в транспортной и гражданской авиации, как на внутренних, так и на международных рейсах. Уже более десяти лет он ведет блог http://www.askthepilot.com/. Сам сайт содержит две основные колонки «Вопросы и ответы», а также «Эссе и истории».

Книга – это компиляция накопившегося за несколько лет материала. Прочтя эту подборку вы не начнете разбираться в том почему летают самолеты, но получите ответы на наиболее часто задаваемые пассажирами вопросы, а также получите поверхностное представление как устроена гражданская авиация.

Для тех кто интересуется этой темой могу также порекомендовать популярного в рунете блогера Летчик Леха. Также у Сергея Доли замечательный статьи на тему авиации.  И около десятка статей на эту же тему в цикле «Как это устроено».

Юрий Коваль «Суер-Выер», 1995 (рейтинг — 4)

Меня интересует только «чушь»; только то, что не имеет никакого практического смысла. Меня интересует жизнь только в своём нелепом проявлении.

Эти слова принадлежат Даниилу Хармсу, одному из наиболее известных у нас представителей литературы абсурда. Книги Юрия Коваля не имеют ничего общего с абсурдом — он был скорее довольно обычным детским писателем. Но наиболее его известное произведение «Суер-Выер» − это от начала и до конца чистейшая, рафинированная чушь. Апология абсурду. И в этом он в чем-то перекликается с Хармсом. В чем-то. Если говорить о тональности, настроении и ритме книги, то «Суер-Выер» это Храмс наоборот. Вместо черного юмора − искрометное веселье; вместо легкой депрессии − жизнеутверждающий оптимизм. Да и сама структура текста различна. Если рассказы Хармса напоминают грубую наспех сшитую арестантскую робу, то «Суер-Выер» − это легкий и нежный пеньюар французской модницы.

Приведу кусочек из «Суера» чтобы вы почувствовали вкус этой книги. Кстати, сам автор очень гордился своей работой. Юрий Коваль считал, что это произведение на столько уникально и ни на что не похоже, что придумал для него название нового литературного жанра − пергамент.

Мы обмерли за своими иксами, а Уникорн, с проклятьями размахивая рогом, носился за лоцманом по песчаному берегу океана. Лоцман увёртывался, как сверчок.

Уникорн сопел. Он совершенно не замечал нашей мадам Френкель, которая заманчиво поворачивалась из стороны в сторону. Понимая, что её красота пропадает даром, мадам крикнула:

– У-ни-коорн!

Страстно прозвучало в её устах это суховатое слово и особенно гортанно и обещающе – «коорн».

Зверь туповато потряс башкой, проверяя, не ослышался ли, и тут увидел мадам.

Это зрелище совершенно потрясло его. Он мелко заблеял, засеменил ресницами, завертел флюгером хвоста.
Мадам неожиданно зевнула, потянулась и вообще отвернулась в сторону. Она показывала свою фигуру то оттедова, то отседова, делала ручки над головой и хохотала, виляя бедром.

Уникорн буквально разинул пасть. Ничтожно сопя, направился он к мадам Френкель и, не доходя двух шагов, рухнул перед нею на колени.

– У-ни-коорн, – шептала мадам, – иди сюда, не бойся.

Подползя к мадам Френкель, бедняга-Уникорн засунул рог свой меж её грудей и успокоился. Он блаженно блеял и нервно дрожал. Мадам щекотала его за ухом.

– Всё! – сказал Суер. – Теперь он готов. Пошли его колоть!

И мы пошли колоть Уникорна, размахивая своими дротиками и кортиками. Несмотря на дрожь, которую мы производили, Единорог ничего не слышал, намертво поражённый красотой мадам Френкель.

– Чёрт возьми! – говорил многоопытный Пахомыч. – Я и не думал, что у нас на борту имеется такая красота!

И здесь, уважаемый читатель, не дойдя ещё до описания колки Уникорна, я должен описать красоту обнажённой мадам Френкель.

Ну, скажем, пятки. Розовые пятки, круглые и тугие, как апельсины, плавно переходящие в икры, тоже тугие, хотя и не такие розовые, но набитые икрой, как рыбьи самки. И колени были розовые, как апельсины, и апельсиновость колен вызывала жажду и любовь к цитрусовым, которые прежде я не очень-то привечал.

Ну а дальше, по направлению к верху, возвышался так называемый чёрный треугольник, который отрицал возможность сравнения с апельсином, но не уничтожал возникшей внезапно любви к цитрусовым.

Этот убийственный треугольник нуждался бы в более тщательном сравнении и по форме, и по содержанию, но я, поражённый редчайшими углами, шептал про себя:

– Тубероза… тубероза…

Над этой зверобойной туберозой покоился живот, полный вариаций округлого, элегантно подчёркнутый выстрелом пупка. Он манил, звал, притягивал и, в конце концов, ждал.

То же, что находилось над животом, я бы даже как-то постеснялся назвать грудями.
Я бы назвал это взрывами смысла, ретортами безумия.
Они разбегались в стороны, как галактики, в то же время собирая в единое целое тебя как личность.
Между этими галактиками торчал, как в тумане, кривой рог Уникорна.

 

Януш Вишневский «Одиночество в сети», 2001 (рейтинг — 2)

Если задаться вопросом о чем эта книга, то ответом будет: «про несчастную любовь».

Поделюсь сюжетом. Если кто не читал, но собирается – пропустите следующий абзац.

Главный герой, только оправившийся от большой душевной драмы (которая чуть не убила его как личность), случайно знакомится в интернете с замужней (но разочаровавшейся в муже) женщиной − с нею у него завязывается переписка. Очень скоро эпистолярные отношения перерастают во взаимную симпатию, а взаимная симпатия в сильное взаимное влечение. Это взаимное влечение почему-то не перерастает во встречу. Главные герои словно одержимые продолжают писать друг другу письма параллельно общаясь по ICQ, но никаких реальных шагов на встречу друг другу не делают. Через месяцы общения и сотни написанных писем они, наконец, встречаются после того как она проявляет инициативу. Однако, эта встреча, не смотря на то, что проходит очень приятно для них обоих не перерастает в постоянные отношения. По довольно житейским обстоятельствам она решает вернуться к мужу и прервать все свои отношения с ним. Он в течении нескольких месяцев продолжает писать ей ежедневные письма. А затем кончает жизнь самоубийством.

Казалось бы, максимум, что может получиться из пересказанного выше сюжета − это банальная повесть. Между тем автору удалось превратить его в 400-страничное нечто (после общения с читателями переросшее в 600-страничного монстра), что интернет-критиками классифицируется как роман. Вы спросите как? Очень просто. От основной линии сюжета, словно от плодовитого дерева, постоянно ответвляются боковые линии вторичных сюжетных линий. От вторичных линий ответвляются третичные линии и так далее. Причем они не вплетаются в основной сюжет, а живут какой-то своей жизнью. В результате появляется ощущение, что смотришь десятый сезон вырождающегося популярного сериала – о главных героях уже все рассказано и на сцене появляются их многочисленные бойфренды, друзья, знакомые, родственники.

Тематика этого литературного произведения также как и сюжет напоминает ласкутное одеяло. Автор действует по принципу: веревочка нашлась? Положим веревочку. Винтик нашелся? И винтик куда-нибудь пристроим. Размышления об искусстве, проблематика наркомании, взаимоотношения мужчины и женщины, ответственность перед близкими, развитие генетики, путь молодого ученого к славе – все это нанизывается на не связанные между собой обрубки боковых сюжетных линий и пересыпается обширными адаптациями из журнала Cosmopolitan и научно-популярными байками.

Не могу не привести цитату из Сомерсета Моэма.

Самую блестящую сцену, самую остроумную реплику, самую глубокомысленную сентенцию драматург должен изъять, коль скоро она не обязательна для развития пьесы. И здесь ему будет легче, если он литератор в широком смысле этого слова. Тому, кто сочиняет только пьесы, кажется чудом, что он вообще может написать какие-то слова, и, после того как они попали на бумагу из собственной его головы, а может, и прямо с неба, они для него священны.

Если задаться вопросом, почему на каждой странице встречается ружье, которое никогда не стреляет, то ответ будет прост. Этот литературный опус – первое детище автора. Причем писалось «Одиночество» в довольно зрелом возрасте.

На мой взгляд, Вишневский неплохой рассказчик. В этом произведение есть сильные и яркие места (например, длинное письмо о Натали с дополнительными рассказом про монашку). Но роман имеет массу недостатков из-за рыхлого сюжета.

Тем не менее, подобный литературный винегрет имеет большой успех у читателей.

Николай Никулин «Воспоминания о войне», 1975 (рейтинг — 3)

Небольшое вступление

В современной России победа в Великой Отечественной войне стала национальной идеей, заменившей собой коммунистическую идеологию. И сама война и победа в ней все более сакрализируются. Их восприятие догматизируется.

Как результат подавляющее большинство россиян воспринимают самую страшную для Россию войну примерно так: «Миролюбивый Сталин доверился Гитлеру. Коварный Гитлер подло обманул Сталина и напал на СССР без объявления войны. Советский народ (после последних событий уже делается на упор не на «советский», а на «русский») отважно и мужественно воевал с нацистской Германией, понеся огромные потери. В это время коварный Запад долго не открывал второй фронт, чтобы максимально ослабить СССР. В конце концов, Союз, руководимый великим Сталином, и при некоторой помощи союзников одержал Великую Победу освободив мир от фашизма.»

Как так получилось, что СССР, несколько пятилеток потративший на развитие тяжпрома и все силы отдававший на подготовку к большой войне, начал ее тем, что в первые же месяцы потерял кадровую армию, большую часть авиации, флота и танков? Как можно верить в миролюбивость Сталина, который воевал плечом к плечу с Гитлером нападая на страны не объявлявшие войну Союзу и откусывая от них куски либо целиком их поглощая (Польша, Румыния, Финляндия, Литва, Латвия, Эстония)? Как можно говорить о полной неожиданности нападения гитлеровской Германии на СССР, если до сентября 1939 года германская пропаганда позиционировала евреев и коммунистов как главных врагов Третьего Рейха? Как можно говорить о полной неожиданности нападения гитлеровской Германии на СССР, когда Гитлер проводил демонстративно экспансионистскую политику и с неизменным успехом поглощал одну европейскую страну за другой? Почему имея под боком столь агрессивного и явно временного союзника не было сделано ничего для создания эффективной эшелонированной обороны на случай возможного нападения? Сколь силен был ущерб для армии от сталинских чисток 37-38-х годов уничтоживший наиболее талантливых и деятельных руководителей РККА? Почему на одного убитого немца приходится десять убитых русский? На сколько приказ Сталина «Ни шагу назад» повлиял на то, что в 1941-42-х годах в многочисленных котлах были потеряны несколько миллионов солдат и офицеров? Почему на протяжении всей войны (даже когда победа была уже очевидной и советские войска наступали) руководство армии применяло заградотряды? Все эти и им подобные вопросы сегодня не задаются. Многие подробности той большой войны намеренно забыты.

Собственно рецензия

Книга Николая Никулина «Воспоминания о войне» одна из попыток разобраться в нашей истории и увидеть «обратную сторону медали». Из-за того что она поднимает те самые неприятные вопросы, многими современными ура-патриотами она воспринимается в штыки. В отзывах можно встретить множество комментариев по стилю напоминающие реплики времен травли Пастернаки и Солженицына: «Книгу не читал, но как советский гражданин осуждаю…». А ведь Никулин, прошедший всю войну, неоднократно раненный, просто описывает то, что видел своими глазами.

Эта книга показывает те самые неприглядные стороны войны. Про бездарность планирование многих операций, когда командование бросало без должной артподготовки на хорошо укрепленные немецкие позиции лавы красноормейцев. Про воровство интендантов обкрадывающих и без того скудный паек солдата. Про СМЕРШ и заградотряды. Про сытых тыловых генералов, отсиживающихся в уютных штабах и посылающих на смерть дивизии. Наконец, про бесчинства наших солдат, которые дойдя до Германии массово грабили гражданское население; а женщин, девушек, маленьких девочек использовали как бесплатных проституток. Про недостаток организованности и культуры на всех уровнях РККА.

Приведу одну небольшую цитату из книги.

…шоссе расчистилось, машины застыли на обочинах, и мы увидели нечто новое — кавалькаду грузовиков с охраной, вооруженных мотоциклистов и джип, в котором восседал маршал Жуков. Это он силой своей несокрушимой воли посылал вперед, на Берлин, все то, что двигалось по шоссе, все то, что аккумулировала страна, вступившая в смертельную схватку с Германией. Для него расчистили шоссе, и никто не должен был мешать его движению к немецкой столице.
Но что это? По шоссе стремительно движется грузовик со снарядами, обгоняет начальственную кавалькаду. У руля сидит иван, ему приказали скорей, скорей доставить боеприпасы на передовую. Батарея без снарядов, ребята гибнут, и он выполняет свой долг, не обращая внимания на регулировщиков. Джип маршала останавливается, маршал выскакивает на асфальт и бросает:
— …твою мать! Догнать! Остановить! Привести сюда!
Через минуту дрожащий иван предстает перед грозным маршалом.
— Ваши водительские права!
Маршал берет документ, рвет его в клочья и рявкает охране:
— Избить, обоссать и бросить в канаву!
Свита отводит ивана в сторону, тихонько шепчет ему:
— Давай, иди быстрей отсюда, да не попадайся больше!
Мы, онемевшие, стоим на обочине. Маршал уже давно отъехал в Берлин, а грохочущий поток возобновил свое движение.

Повторюсь, эти мемуары не есть и не сколько не претендуют на объективное описание Великой Отечественной войны. Это записки человека прошедшего боль и разочарование, видевшего много насилия, несправедливости и подлости. И излившего на бумагу, ту тяжесть что он носил многие годы после окончания войны.

Джордж Оруэлл «Памяти Каталонии», 1940 (рейтинг — 3)

У нас гражданская война в Испании (1936-39гг) мало известна. Не многие даже знают, что фразеологизм «Пятая колонна», лозунг «No pasaran», а также красивую строчку-шифр «Над всей Испанией безоблачное небо» нам дали именно эти трагические события в истории испанского народа. Еще эта война стала причиной появления одного из наиболее известных и пронзительных шедевров в мировой живописи – картины Пабло Пикассо «Герника».

Войну в Испании затмила собой последовавшая сразу за нею Вторая Мировая. Однако в 1936 году, когда против молодой республики подняли восстание военные, поддержанные Гитлером и Муссолини – об этой войне говорила вся Европа. И в Испанию со всего мира хлынули ручейки идеалистов желавших дать бой фашизму.

Одним из таких людей был молодой писатель Эрик Артур Блэр, впоследствии прославившийся под псевдонимом Джодж Оруэлл. У нас он широко известен благодаря своим антикоммунистическим и антитоталитарным романам «Скотный двор» и «1984». Не многие знают, что в 30-х годах прошлого столетия Оруэлл придерживался довольно левых взглядов, а во время гражданской войны в Испании (1936-39гг) воевал в рядах марксистской партии ПОУМ (одно время он даже пытался примкнуть к коммунистической партии).

Свой испанский опыт Джордж Оруэлл откровенно описал в романе «Памяти Каталонии». Эта книга смесь мемуаров, журналистских эссе и аналитических вставок, где автор пытается разобраться: что значит эта война для Испании и всей Европы.

Вот его строки:

Можно полагать, что 18 июля, в день начала боев, все антифашисты Европы вздохнули с надеждой. Наконец-то нашлось демократическое правительство, вступившее в схватку с фашизмом. На протяжении многих лет так называемые демократические страны уступали фашистам на каждом шагу. Японцам разрешили хозяйничать, как им заблагорассудится, в Маньчжурии, Гитлер пришел к власти и приступил к резне своих политических противников всех мастей и оттенков; Муссолини сбрасывал грузы бомб на абиссинцев, в то время как пятьдесят три нации (надеюсь, я не ошибся в числе) благочестиво причитали: «Руки прочь!». Но когда Франко сделал попытку свергнуть умеренно-левое правительство, испанский народ, неожиданно для всех, дал ему отпор. Казалось, что наступил поворотный пункт…

С откровенной дотошностью Оруэлл рассказывает о своей окопной жизни на фронте, описывает революционную Барселону, следит за эволюцией протестного движения и скатывание республиканских руководителей к междуусобице.

С самого начала республика имела очень пестрый политический ландшафт: за умы народа боролись многочисленные партии социалистов, коммунистов, анархистов. Ближе к середине войны единственной страной реально поддержавшей республику оказался Советский Союз. С этой помощью начали укреплять свои позиции коммунисты до того бывшие неприметными маргиналами. Весной 1938 года партия ПОУМ, в которой состоял Оруэлл, объявляется вне закона. Методы, которые опробовал Сталин, для укрепления своей власти в 1936-37гг начинают применяться в республике. Вчерашние союзники и друзья становятся врагами. Солдаты, которые только что воевали в окопах против Франко, объявляются врагами народа и тайными агентами фашистов.

Сотни сильных и честных людей только что защищавших республику, теперь брошены в тюрьмы либо под страхом смерти вынужденные скрываться от гвардейцев. Среди таких людей оказывается и Оруэлл. В те месяцы молодой писатель на своей шкуре испытал методы, которыми коммунисты расчищали себе путь к власти. Позже это скажется на трансформации его взглядов. Вполне возможно, что истоки «Скотного двора» следует искать именно там, в тех трагических майских событиях.